Мало кто знает, что кроме гениального Осипа Мандельштама был еще один поэт - Роальд Мандельштам.
Судьба его печальна — тяжелейшие болезни, арест отца, война, блокада, эвакуация, удушающая атмосфера сталинизма. Морфий — чтобы снять мучительные боли. Нищета, изоляция, обреченность и в то же время — немыслимая для тех лет творческая свобода.
НОВАЯ ГОЛЛАНДИЯ
Запах камней и металла,
Острый, как волчьи клыки,
- помнишь? -
В изгибе канала
Призрак забытой руки,
- видишь? -
Деревья на крыши
Позднее золото льют.
В "Новой Голландии"
- слышишь? -
Карлики листья куют.
И, листопад принимая
В чаши своих площадей,
Город лежит, как Даная,
В золотоносном дожде.
Роальд жил очень бедно и время ему досталось тяжелое, но его душевный мир был замечательно богат и в нем не было места для убогой действительности.
Просто он существовал в другом измерении. Его поэзия была устремлена в Серебряный век. Роальд любил Блока, боготворил Николая Гумилева и нашел понимание среди таких же чуждых, как и он.
Розами громадными увяло
Неба неостывшее литьё:
Вечер,
Догорая у канала,
Медленно впадает в забытьё.
Ни звезды,
Ни облака,
Ни звука —
В бледном, как страдание, окне.
Вытянув тоскующие руки,
Колокольни бредят о луне.
Другой вариант стихотворения:
Розами громадными увяло
Неба неостывшее литьё,
Вечер, догорая у каналов,
Медленно впадает в забытьё.
Ярче глаз под спущенным забралом
Сквозь ограды блещет Листопад -
Ночь идет, как мамонт Гасдрубала, -
Звездоносный, плещется наряд.
Что молчат испуганные птицы?
Чьи лучи скрестились над водой?
- В дымном небе плавают зарницы,
Третий Рим застыл перед бедой.
Бронхиальная астма у мальчика проявилась впервые в 1936 году - и уже не отступала до конца жизни. А в 1948 году, вскоре после окончания школы, Роальду поставили более страшный диагноз – костный и лёгочный туберкулёз.

Он пытался что-то делать. Сначала Роальд поступил на востоковедческий факультет Ленинградского университета (учил китайский язык) – но бросил через год, поскольку болезнь не позволяла много двигаться. Потом он учился в политехническом институте, но тоже бросил.
Он почти не выходил из дома, лежал на кровати – и писал. Наброски, варианты, попытки создать крупные произведения. 400 стихотворений, по большей части маленьких – вот и всё, что он оставил после себя.
...Роальд жил в узкой и длинной комнате на Канонерке, недалеко от Калинкина моста, в квартире под самой крышей, но Ленинград – это не теплый Париж, и с туберкулезом и астмой так жить совсем не весело... Мебели у него почти не было, зато были книги. Читая стихи своим друзьям Роальд с трудом вставал, но он не любил и не хотел читать лёжа.

Я не знал, отчего проснулся;
Но печаль о тебе легка,
Как над миром стеклянных улиц
Розоватые облака.
Мысли кружатся, тают, тонут,
Так прозрачны и так умны,
Как узорная тень балкона
От, летящей в окне, луны.
И не надо мне лучшей жизни,
Лучшей сказки не надо мне:
В переулке моем - булыжник, -
Будто маки в полях Монэ!
Он не умел тратить деньги, вспоминал Александр Арефьев. Роальд мог пойти и потратить последние гроши на шляпу или на пирожные – когда ему было нечем даже платить за комнату.
Его друзьями были члены нонконформистской художественной организации «Арефьевский круг». Судьбы всех участников этой группы непросты. Александр Арефьев, русский художник, был исключён в 1949 году из художественной школы, отчислен в 1953 году из медицинского университета, провёл три года в лагерях, умер в 47 лет в эмиграции, во Франции, в 1978 году. Вадим Преловский повесился в 1954 году. Владимир Шагин, чьи работы сейчас в Третьяковке, на протяжении 7 лет (61…68) находился на принудительном лечении в психбольнице. Рихард Васми был отчислен из архитектурного техникума, работал колористом на картонажной фабрике, разрисовщиком косынок, клееваром, лаборантом в Ботаническом институте, кочегаром, маляром. Шолом Шварц более или менее работал и зарабатывал (маляром, реставратором), позже его картины выставлялись на выставках в Париже, Берлине. Родион Гудзенко отсидел 10 лет в лагере за то, что пытался бежать во Францию в 50-х.
Собственно, они познакомились на квартире у Рихарда Васми, точнее, в его единственной комнате, в 1948 году. Шестнадцатилетний Роальд читал свои стихи таким же юным художникам. Эти люди и сохранили для нас его поэзию.
Вечерний воздух чист и гулок,
Весь город — камень и стекло:
Сквозь синий-синий переулок
На площадь небо утекло.
Бездомный кот, сухой и быстрый,
Как самый поздний звездопад,
Свернув с панели каменистой,
На мой “кис-кис” влетает в сад.
Старинным золотом сверкая,
Здесь каждый лист — луны кусок:
Трубит октябрь, не умолкая,
В свой лунный рог…
<1954—1955>
Гораздо позже, в 1958 году, он познакомился со скульптором Михаилом Шемякиным. Впоследствии, уже после смерти Роальда, Шемякин был одним из инициаторов издания его стихов: именно в его руках оказалась большая часть сохранившихся рукописей.
* * *
Вспоминает композитор Исаак Шварц:
Отличительная черта его жизни – внутреннее колоссальное богатство и жуткий контраст с внешней оболочкой его жизни. Я не видел такой убогости внешней оболочки и такого богатейшего внутреннего мира, вот такого контраста я, действительно, не встречал в жизни. Этим для меня Роальд Мандельштам и очень дорог. В этом тщедушном человеке было столько внутренней силы духа. Очень сильный был характер, несмотря на такую кажущуюся внешнюю слабость мышечную, сила духа была мощная... (из беседы на Радио Свобода).
* * *
В противоречии тусклой реальности и ярчайшей духовной жизни – он напоминал другого страдальца,
подарившего читателям свой прекрасный мир – Александра Грина. Только Зурбаганом и Лиссом Роальда Мандельштама был Серебряный век русской поэзии, а его волшебный город-сказка был очень похож на его родной Ленинград.
Вечерами в застывших улицах
От наскучивших мыслей вдали,
Я люблю, как навстречу щурятся
Близорукие фонари.
По деревьям садов заснеженных,
По сугробам сырых дворов
Бродят тени, такие нежные,
Так похожие на воров.
Я уйду в переулки синие,
Чтобы ветер приник к виску,
В синий вечер, на крыши синие,
Я заброшу свою тоску.
Если умерло все бескрайнее
На обломках забытых слов,
Право, лучше звонки трамвайные
Измельчавших колоколов.
февраль 1954
* * *
В 1956 году он попал в больницу в таком тяжёлом состоянии, что врачи заранее подготовили и оформили свидетельство о смерти. Но он выжил тогда, его вытянули друзья и стихи.
Он часто откровенно и вслух высказывал своё мнение о советской власти, но в то время как его друзья-художники регулярно вызывались на допросы, Роальда никто не трогал. Формулировка, которую услышал как-то Гудзенко: «Мы даже его не вызываем, он сдохнет, это дерьмо! Мы даже его не вызываем по вашему делу, Родион Степанович, он и так сдохнет, его вызывать нечего! Он труп!» Это говорил майор КГБ.
«Он нигде в жизни не комплексовал о своем маленьком росте, настолько он был великий человек. И так возвышался над всеми своим остроумием и своими репликами и никогда и нигде не уронил своего поэтического достоинства», - писал о Мандельштаме Арефьев.
* * *
Весь квартал проветрен и простужен,
Мокрый город бредит о заре,
Уронив в лазоревые лужи
Золотые цепи фонарей.
Ни звезды, ни облака, ни звука,
Из-за крыш, похожих на стога,
Вознеслись тоскующие руки -
Колокольни молят о богах.
Я встречаю древними стихами
Солнца ослепительный восход -
Утро с боевыми петухами
Медленно проходит у ворот.
Роальд Мандельштам умер в 1961 году в возрасте 28 лет, так и не увидев опубликованной не единой своей строчки.
«Высох совершенно, два огромных глаза, тонкие руки с большими ладонями, от холода укрыт черным пальто, а вокруг пара книг и много листочков с зачеркнутыми стихами, потом опять переписанными» - так писал Анри Волохонский (автор небезызвестного стихотворения «Под небом голубым») о последних месяцах Роальда, свидетелем которых был.
За гробом шли всего два человека. Лошадь с санями и две фигуры в валенках. Да, был ещё Арефьев. Кто-то из родни, кому достались бумаги Роальда, на всякий случай сжёг немалую часть. Но стихи – сохранились.
Вместе с Роальдом Мандельштамом покоятся его друзья, художники питерского андеграунда - Александр Арефьев и Рихард Васми.
Могила троих из ,,Ордена Нищенствующих Живописцев" не забыта, сюда приходят люди чтобы отдохнуть от суеты и помянуть трёх друзей - двух художников и одного поэта.
Не может быть, чтоб ничего не значив,
В земле цветы
Рождались и цвели:
— «Я здесь стою.
Я не могу иначе», —
Я — колокольчик ветреной земли.
Я был цветком у гроба Галилея
И в жутком одиночестве царя.
Я помню всё.
Я знаю всё.
Я всё умею,
Чтоб гнуть своё,
Смертельный страх боря.
Мой слабый звон приветствует и плачет.
Меня хранят степные ковыли.
— Я здесь стою!
Я не могу иначе.
Я — колокольчик ветреной земли.
Первая книга Роальда Мандельштама – «Избранное» – вышла в Иерусалиме в 1982 году, спустя 20 лет после смерти поэта. Но все-таки он был, и успел написать стихи...
Статья о нем: https://vk.com/@assoli_fasoli-roald-mandelshtam

Стихи этого Поэта можно почитать по ссылке:
https://45parallel.net/roald_mandelshtam/stihi/